Из записок охотника

[Dino 731]

Что-то меня ностальгия гложет... на охоту пора.

Вот - решил поделиться одним из недавно написанных рассказов-воспоминаний.

Дождь

Крошечные капли дождя тихо щёлкали по пожелтевшим листьям, скатывались с концов еловых лап и шлёпали по влажной земле, уже почти сплошь засыпанной облетающим листом. Дождик, едва заметный поначалу, зачастил. Звуки, издаваемые отдельными каплями, начинали сливаться в единый, почти равномерный шум. Небо становилось всё темнее и ниже, его цвет, сперва почти белый, быстро наполнялся свинцовой серостью.

Шагая по лесной тропе, я размышлял о том, какая же капризная выдалась в этом году осень - ещё час назад, когда я выходил из избушки, ничто не предвещало дождя. Было тихое, яркое и очень красивое солнечное утро, одно из таких, какие бывают только в самый разгар золотой осени. В такое ясное, светлое утро небо бывает особенно глубоким, густого голубого цвета с лёгкими нотками аквамарина, а листья, освещённые солнцем, горят то золотом, то полированной медью. Сочной зеленью рисуется на небе хвоя высоченных сосен, а их стволы отливают бронзой. Лёгкие белые облака, плывущие по небу, в такие моменты особенно легки и воздушны. Они ярко освещены солнцем и словно светятся изнутри. А если встать в такой день пораньше, можно насладиться удивительно нежным, ласкающим душу зрелищем, когда солнце, едва поднявшееся над горизонтом, красит эти пушистые облака в розово-сиреневый цвет, поражающий разнообразием и тонкостью оттенков.

Вот такое редкостное утро было теперь безнадежно испорчено приползшей невесть откуда тучей, затеявшей, вдобавок, сеять каким то грустным, совсем осенним дождиком. Её первым предвестником был ветерок, поначалу слабый и почти незаметный, налетавший порывами и робко, исподтишка шелестевший кронами берёз. Затем подёрнулась белесоватой мутью прежде кристальная, прозрачная голубизна неба, которое стало бледнеть, выцветать прямо на глазах. Ветер хотя не особенно усилился, но задул равномернее, почти без перерывов. И вот уже горизонт задёрнулся грязноватой, неряшливой сероватой занавеской, которая приближалась медленно, но неуклонно. Потускнели краски, погасло золотое сияние листвы и даже звуки - пение птиц, шелест листьев, хруст веточек под ногами - стали тише и приглушеннее.

Мои размышления были внезапно прерваны холодной струйкой воды, скатившейся с шапки за воротник. Я поёжился. Охоты в такой дождь скорее всего уже не получится - птица забьётся под деревья и будет сидеть там крепко, скрываясь от дождя, встревоженная и осторожная. Возвращаться под дождём в избушку - значит промокнуть насквозь и потерять остаток дня на сушку одежды. Оставалось одно: попробовать переждать дождь под густыми лапами высокой, матёрой ели, так кстати росшей неподалёку. Это была замечательная, настоящая ель - с огромными, заросшими седым мхом лапами, нависающими над землёй словно шалаш, с толстенным, не менее обхвата, стволом, какая-то сказочно стародавняя и вековечная. Было даже удивительно, как ей удалось уцелеть среди сплошных порубок, пожаров и прочих лишений, пронёсшихся над карельскими лесами за последние десятилетия. Почва под этим сказочным могучим деревом была совершенно сухой - ни одна капля дождя не могла просочиться сквозь многоярусную крышу,состоящую из плотных, пушистых, покрытых аккуратными - одна к одной - хвоинками лап. Пол этой своеобразной комнаты был устлан роскошным и мягким ковром, состоящим из толстого слоя сухой хвои, нападавшей с дерева за многие годы. Этот ковёр так и манил расположиться на нём, что я и сделал, привалившись к могучему стволу и прислонив к нему ружьё. Здесь, в сухости, на мягкой подстилке, под шум дождя, я довольно быстро задремал - веки отяжелели, мне стало тепло и уютно.

Разбудил меня неожиданный шорох где-то совсем рядом, справа от меня. Я приоткрыл один глаз и скосил его, насколько мог. Рябчик! Мокрый, нахохлившийся рябчик сидел под елью буквально в метре от меня, пугливо озираясь. Не одному мне показался уютным пятачок сухой земли под сенью ели-великана. "Вот те раз" - подумалось мне - "кто в теремочке живёт?"

Рябчик между тем продолжал озираться, переминаясь с одной мохнатой лапки на другую и время от времени устремляя на меня взгляд своего блестящего чёрного глаза-бусины. Головку он при этом держал вполоборота, слегка наклоняя её набок. Вид его, мокрого, с отчаянно топоршащимся хохолком, был трогателен и потешен настолько, что я едва не рассмеялся. Стараясь дышать как можно тише и, по возможности, совершенно не шевелиться я рассматривал своего соседа. Он был совсем мал - явно вылупился из яйца уже в этом году. Даже с такого близкого расстояния, почти в упор, было очень хорошо заметно, как замечательно маскирует его пёстрое, рыжевато-серое, с коричневыми вкраплениями оперение. Постепенно он, не видя никаких признаков опасности с моей стороны, успокоился, перестал топтаться, слегка взъерошил пёрышки и сидел так, почти неподвижно, лишь изредка поблёскивая на меня бусинкой своего глаза.

Между тем, дождь совсем прекратился. Хотя крупные, тяжёлые капли всё ещё падали с лап приютившей нас ели, но это были уже последние капли и их становилось всё меньше. Вокруг заметно посветлело, краски стали ярче и, насколько я мог разглядеть из своего укрытия не шевеля головой, в облаках, закрывавших ещё недавно всё небо плотной занавесью, образовались просветы, сквозь которые было видно радостное голубое небо. Мне,пожалуй, пора было идти дальше. Я посмотрел на своего соседа и, улыбнувшись, сказал ему: "До свидания, приятель!"

Перемена, произошедшая в сидевшем спокойно и неподвижно рябчике, была ошеломляющей. Он резко повернул голову, уставившись на меня с выражением, как мне показалось, неподдельного ужаса. Затем он резко подпрыгнул вверх, приземлился, шарахнулся в сторону, ударился об ветку и метнулся в другом направлении. Наконец, ему удалось выбраться из-под еловой лапы, где мы прятались. Тогда он суматошно захлопал крыльями и, стукнувшись по дороге ещё пару раз о ветви росших рядом берёз, отлетел метров на сорок и уселся на ветку небольшой берёзки, прижавшись к самому стволу и продолжая испуганно меня разглядывать, наклоняя головку то в одну, то в другую сторону. Всё происшедшее так меня развеселило, что я захохотал в полный голос. Рябчик не выдержал этого, сорвался с ветки и с громким, трескучим, рассыпающимся звоном чириканьем метнулся в гущу деревьев,подальше от меня.

Я же, выбравшись из своего укрытия и отряхнувшись от налипших на одежду хвоинок, повесил на плечо ружьё и пошёл в другую сторону. Я шёл радостно улыбаясь, вдыхая полной грудью волшебный пряный аромат умытого дождём осеннего леса, вновь освещаемого ярким солнцем и на душе у меня было легко и радостно. И, странное дело, я был искренне благодарен этому дождику, подарившему мне такую неожиданную встречу.

[alox 9,732]

Красиво.

[Лисичkа 15,494]

Талант))

[alox 9,732]

Одно плохо. Остались голодным ( рябчика-то не подстрелили)

[Dino 731]

Остались голодным ( рябчика-то не подстрелили)

Ничего страшного! Я обычно с собой на такой случай беру тушенку. А рябчик - как его было стрелять, если мы с ним под одной ёлкой от дождя прятались?

Очень рад, что рассказ понравился. Вот ещё парочка - из прежних лет.

Почему наступает весна?

Есть у меня несколько знакомых, которых я считаю счастливыми людьми – их память хранит множество воспоминаний раннего детства, ярких, как блики солнца на поверхности моря и сладких, как леденцовый петушок на палочке. Когда налетает очередной и, как всегда, нежданный житейский шквал, в таких воспоминаниях очень удобно укрываться, пережидая ненастье, кутаясь в них, как в теплый плед, набираясь сил для того, чтобы идти дальше. Мне с этим повезло, кажется, чуть меньше – из времен раннего-раннего детства в памяти сохранились лишь отрывочные эпизоды, никак не желающие складываться в красивую картинку. Почему так вышло – не знаю. Теряюсь в догадках. Впрочем, иногда, словно солнечный луч в разрыве облаков, нет-нет, да и мелькнет легким, ярким пятнышком привет из детства…

Вот уже неделя, как мы охотимся в Карелии – вдалеке от жилья, от людей, от такого привычного ритма жизни. Приехав в Петрозаводск первого мая, мы были удивлены и огромным количеством снега, лежавшего в лесу повсюду, за исключением самых прогреваемых солнцем склонов, и тем, что почки на деревьях еще, казалось, даже и не собирались набухать. Весна в этом году явно запаздывала. Мы брели на лыжах по снежной целине, с хрустом проламывая наст, с удивлением вглядываясь сквозь заросли чепурыги в гладь озера, покрытого едва начавшим темнеть льдом – лишь в самом дальнем его углу лед стаял, и образовалась небольшая закраина.

Однако, уже на следующий день ситуация совершенно изменилась. Рано появляющееся в это время года на Севере над горизонтом Солнце светило, казалось, со всем жаром, на который только способно – словно опомнившись и объявив решительную войну захозяйничавшейся Зиме. Под этим напором снег стал стремительно таять, оседая и становясь похожим на подмокший сахар. Там, где вечером мы оставляли цепочку следов, утром возникала прерывистая полоска проталин. День ото дня окрестные полянки становились все темнее и темнее, озеро очищалось ото льда все стремительнее и стремительнее. Возникало удивительное чувство нереальности происходящего, вызванное столь быстрыми изменениями в окружающем пейзаже - глаза буквально отказывались узнавать места, виденные еще накануне. Стали появляться первые лягушки – полусонные, еле шевеля лапами, они ползли туда, где потеплее – на прогретые солнышком пригорки. Все сильнее и сильнее набухали на деревьях почки, и вот, наконец, настал тот момент, когда я увидел первый проклюнувшийся листочек. Нежно-зеленый, крохотный, он с любопытством выглядывал из своей скорлупки. А уже на следующий день окрестные березки подернулись легчайшей зеленоватой дымкой раскрывающейся листвы.

А по ночам над нашим лагерем пролетали на север гуси. Стая за стаей летели они, ведомые древним инстинктом. Сперва до нас доносились их крики, затем, когда они пролетали почти над самыми нашими головами, становился слышен свист мощных крыльев, рассекающих воздух. Весна, казалось, была разлита вокруг нас - в самом воздухе, которым мы дышим. Да и сами мы, кажется, пропитались ею насквозь – на душе было светло и радостно, как в сосновом бору погожим солнечным днем.

В таком вот теплом, весеннем настроении я шел по предзакатному лесу. Завтра нужно было уезжать и мне хотелось еще раз окунуться в эту лесную сказку, посмотреть, подышать, послушать. Сплошной ковер ягеля, мягко похрустывая, проминался при каждом шаге – ступать по нему было легко и приятно. Теплые лучи склоняющегося к горизонту солнца освещали стволы сосен, заставляя их сверкать ярким золотом, а густые, длинные тени подчеркивали яркость солнечного света. Лес был волшебно красив в своем роскошном вечернем убранстве.

Между тем, усталость начинала подкрадываться ко мне, наливая тяжестью утомленные за целый день ходьбы ноги. Пару раз споткнувшись, я решил немного передохнуть – благо, совсем близко возвышалась могучая сушина, у подножия которой оказался совершенно просохший бугорок.

Сколько лет назад проклюнулась эта сосна из крохотного семечка, оброненного ветром у подножия пологого склона каменистой гряды, что тянется вдоль озера? Сколько лет росла она, стремя ввысь, к небу свои ветви, опушенные сочно-зеленой хвоей, стремясь впитать побольше света, год за годом встречая и провожая весну и лето, осень и зиму? Когда и почему затихла в ней жизнь, иссякли те волшебные токи, что превращают простую древесину в нечто живое? Кто знает… Только, судя по тому, что отломившаяся когда-то под напором внезапного шквала вершина успела уже истлеть и превратиться в продолговатый, заросший разноцветными мхами, едва заметный бугорок, было это давно. Очень давно. А основание ствола – метров пять высотой – устояло, и теперь, много лет спустя, совершенно высохшее и звонкое, как камертон, продолжает возвышаться надо мхами величественным памятником погибшему дереву-исполину.

Небольшой мшистый пригорок у подножия этого монумента был так прогрет солнышком, так мягок и уютен, что не было никакой возможности устоять перед соблазном присесть на него, расслабить натруженные за день мышцы и задуматься. Что я и сделал. А дальше – как-то сами собой нахлынули воспоминания. Тихо-тихо, словно из маленького родничка, потекли события, лица, имена, обрывки сценок, жесты, звуки… Они сменяли друг друга, текли спокойно, непринужденно, уводя все дальше и дальше. Не знаю уж почему, но как-то особенно отчетливо вспомнились занятия в детском садике. Мы, малыши, сидели за партами, с гордостью ощущая себя уже совсем взрослыми - совсем как школьники на уроке, да и воспитательница была очень похожа на учительницу – строгая и серьезная. Она рассказывала нам о смене времен года, о прилете и отлете птиц, о других природных явлениях. Внезапно она прервалась и спросила: «Дети, а как вы думаете – почему наступает весна?» Как один из самых начитанных в группе, а читал я тогда все подряд, без разбору, я потянул вверх ручонку, затряс ею, страстно желая ответить – мне так хотелось показать свои знания, получить хорошую отметку – совсем, как в школе! И какое же горькое разочарование постигло меня, когда воспитательница, выслушав мое гордое «потому, что Земля вертится вокруг Солнца», с видимым неудовольствием, даже, как мне показалось, едва заметно поморщившись, посадила меня на место. А потом похвалила одну из девочек за «птички прилетели, листики распустились и солнышко светит теплее»… Да, это был удар – в течение нескольких следующих дней меня удавалось отвести в садик только после длительных уговоров – так я был расстроен и обижен…

Из глубины воспоминаний меня вернул внезапный, резкий стук дятла, устроившегося поохотиться на жучков-короедов прямо над моей головой. Я поднял голову и увидел Весну – настоящую, чарующе красивую, в сочной зелени распускающейся листвы и темном золоте сосен, освещенных догорающим закатом, пахнущую свежестью и жизнью, звенящую вечерним разноголосьем множества птиц. Пожалуй, впервые в жизни я увидел ее такой – открытой, свободной, естественной и непринужденной, не стесненной рамками цивилизации. Живой и счастливой. Красивой, как сама Жизнь. Впрочем, почему «как»? – она и была возрождением Жизни, началом нового цикла в извечном круговороте, несущем нас – поколение за поколением – по бесконечной реке времени…

И тогда я подумал – а, может быть, права была моя воспитательница? И главное – не объяснить причины происходящего, не разобрать Природу «до винтика», а Увидеть ее, Почувствовать и Принять- такой, какова она есть – живой, вечно изменяющейся и загадочной? Как бы то ни было, но мне стало хорошо и легко. У меня есть теперь еще одно светлое детское воспоминание – об уроке жизненной мудрости, о том, почему наступает весна…

Тишина

Лес. Лес… Лесссс…. Сссс…. Тишина. Мягкая, чуть шипящая…. Изредка срывающаяся на едва заметный свист. Нет, не свист это – тоненький звон. Просто ухо горожанина, не ведающее ни отдыха, ни покоя – ни днем, ни ночью, привычное к городской какофонии звуков, тренированное в этой пожизненной борьбе и вполне заслуженно гордящееся, как старый солдат-ветеран, своей доблестью, боится... Я просто самыми кончиками нервов ощущаю, как мой слух, столь верно служащий мне в городе, способный уловить приближающийся поезд метро задолго до того, как отблески света его фар появятся в черном провале тоннеля, дрожит от страха. Он просто не в состоянии понять, перенести эту тишину – и начинает дрожать, чтобы хотя бы отзвуками этой самой дрожи заполнить, прикончить тишину, расправиться с ней… Какое-то предательское поведение собственного слуха – да не мешай же! Как ты не можешь понять – я хочу слышать, ощущать, пить именно эту тишину! Мне не нужно никаких звуков, ни-ка-ких, слышишь! Ни одного!

Впрочем – это уж я хватил лишку. Как это – «ни одного»! А зачем же тогда я, со всей присущей мне сухой прагматичностью современного горожанина, умеющий считать деньги и развешивать, раскладывать по минутам само Время, во всем старающийся видеть практическую пользу, оказался здесь? Ведь Прогресс, Великий и Ужасный, дал нам все – видео, аудио, стерео, Долби-сарраунд, рев моторов на автомагистралях, грохот движков разгоняющихся над дачным домиком в ближайшем – таком удобном – Подмосковье самолетов – для того, чтобы заполнить свой слух, не оставить в нем ни уголка свободного пространства… Но этот же самый Прогресс подарил нам и другое, до гениальности простое изобретение – беруши, на тот случай, если захочется попользоваться тишиной, потребить ее… В любой аптеке… «Рраз – и готово!»

Только вот закавыка – есть тишина и Тишина. Одна – ватная, стерильная, как больничная кафельная стена, как пустой щит – «Здесь могла бы быть Ваша реклама…». Тишина техногенная, цивилизованная. Тишина, как отсутствие Звука. То есть мертвая. Другая – тишина Жизни. Не терпящая пустоты. Наполненная… Не звуками – нет, скорее – Отзвуками, следами Жизни, ее доказательствами. Надо здорово напрячься, чтобы уловить эти отзвуки, разглядеть эти следы. И тогда, за стуками собственного сердца, за дрожью перепуганного слуха, можно будет ощутить Жизнь! А жизнь не может не рождать Звук – не лязг, не грохот, не насильное, механическое возмущение звуковых волн. Живой Звук. Слово Природы.

Так вот зачем я здесь, в глухом бору на краю огромного мохового болота, в тысяче с лишком верст от Москвы, от привычной квартиры, от работы, от знакомых… От примявшейся по ноге, как старый ботинок, повседневной жизни. Я хочу услышать это Слово. Я знаю, что оно будет обращено не ко мне – да и кто я для великой, изначальной Природы – неблагодарное дитя, внезапно вспомнившее о том, что у него тоже есть корни… Что может Она сказать мне, одному из тех, кто, будучи порожденным ею, возомнил себя Ее царем… Но мне нужно это Слово, этот Звук – как знак того, что Природа все еще жива, что не все еще наши усилия завершились успехом, что сам я еще ЖИВ. И я продолжаю вслушиваться, борясь с собственным слухом, с его городской изувеченностью…

«Дэк…»

Сердце оборвалось. Шею ожгло горячим – словно кто-то в бане, забавляясь, дунул на загривок… Мысли и их обрывки в смятении порскнули в разные стороны…

«Дэк!»

Новая волна горячей крови толкнула в голову. Почему-то стало сухо во рту и схватило горло. Я даже не понял, сколько мгновений прошло между этими двумя Словами. Мне кажется, что сердце остановилось, не стукнуло ни разу…

«Дэк-дэк!»

Нет, сердце всё-таки бьется – иначе откуда эти толчки крови в голову, в уши, в шею? Пожалуй, оно даже не бьется – оно колотится, с бешеной скоростью гоня кровь по телу…

«Дэк-дэк-дэкдэкдэдэкдэк!!!»

Когда же я перестал дышать? Я ведь понял это только из-за внезапно возникшего головокружения, как это было, когда в детстве нырял на море за раковинами… Они были глубоко и мне все не хватало воздуха, чтобы донырнуть. И приходило головокружение и сумрак в глазах – такие же, как сейчас! Я перестал дышать на вдохе или на выдохе? Попытка выдохнуть оканчивается каким-то сиплым, жалобным звуком… Все-таки удается сделать вдох-выдох и уловить окончание самого загадочного, волшебного, таинственного звука из всех, что я слышал до этого – «чфсшсфшсщ…».

Как же быстро, сразу он запел – не распеваясь, сразу же «выдал» всю Песню! И тут же, совсем без перерыва выдал вторую! Третью! Он пел, не прерываясь ни на секунду – первые колена становились все короче, он проглатывал звуки и вот уже практически сразу переходил к третьему. Он пел взахлёб, он голосил!

Я уже сумел хоть как-то справиться с собой – весь мокрый от внезапно накатившей испарины, на ватных, плохо гнущихся и мало ощущающих ногах, я подхожу к нему. Получается быстро – третьи колена его песни, эти неописуемые шелестящие, поскрипывающие фразы несутся одна за другой. При очередном шаге я наступаю на ветку – она сухо и резко хрустит, болью отозвавшись в ушах. Острая обида пронзает мои взвинченные нервы… Нет – не услышал! Видно, не до того ему сейчас! С каждым шагом песня становится все громче и громче, я слышу ее все отчетливее и отчетливее… Вот и сосна – старое, высокое дерево с корявой, здоровенной ветвью у вершины, на которой я и увидел его. Молодой – судя по очертаниям ясно рисующегося в свете зари хвоста. Пацан. Горячий, нетерпеливый пацан. Весь напружиненный, с раскрытым клювом, четко рисующийся на ветке. Самые первые лучи еще не солнца, но уже света освещают его. Он подпустил меня совсем близко и я отлично вижу его - вплоть до лап, в дикой, страстной истоме вожделения терзающих ветку. Я любуюсь коричневым отливом оперения его крыла, мне даже кажется, что я замечаю изумрудный отблеск на грудке. Я стою и млею, наслаждаясь Звуком. Наслаждаясь Словом. Наслаждаясь сознанием того, что я Живу…

Что-то мешает мне. Что-то, что вполне уместно в других обстоятельствах, но чего Сейчас и Здесь быть не должно. Я медленно опускаю ружье. Не сегодня. Сегодня оно отдохнет. Даже самые верные ружья должны иногда отдыхать. Сегодня я пришел в этот Лес не Охотиться, а Слушать. Чтобы услышать Звук, услышать Слово.

И я услышал этот Звук, это Слово. И это Слово было – Любовь. Молодой, но такой древний, предначальный глухарь пел мне о Любви – о вечном чувстве, что является подтверждением Жизни, ее торжеством. Он пел так же, как за многие тысячи лет до Сегодня пел другой глухарь, и, возможно, другой охотник внимал ему и, я почему-то допускаю это, тот, древний, охотник медленно опустил лук со вложенной стрелой и натянутой тетивой. Потому, что он внезапно подумал о Ней – Той, что ждет его у Костра. Той, что ждет его, выполнившего свое мужское предназначение Охотника и Кормильца, показавшего свое умение, свою ловкость, свою силу и выносливость – ради Неё.

И, подумав о Ней, он вдруг с кристальной ясностью понял, что сегодня он принесет Ей не добычу – он принесет Ей другой, но не менее ценный трофей – он принесет Ей свою Любовь.

Я покидал ток еще более осторожно, чем пришел на него. Меня провожала Песня Жизни, Песня Любви. Я бережно, стараясь не потерять ни крупицы, не помять в неумелых, неловких руках, нес эту Песню своей Любимой.

Перейдя болото, я остановился и закурил. Оглянулся и увидел бор, уже вовсю освещаемый лучами утреннего солнца, купающийся в его теплых золотых блестках. Внезапно я понял, что больше не слышу этой назойливой дрожи слуха. Она ушла – я слышал настоящую, Живую Тишину…

Я вернусь в этот Лес. И будет Охота, и будут другие мысли и чувства – волнительные, сильные, но Другие.

Сегодня я слышал Слово.

И это Слово было – Любовь.

Спасибо тебе, Мать-Природа, за то, что Ты даруешь мне и прости меня за то, что я беру у Тебя!

[alox 9,732]

Очень красивый, певучий слог.

[Драгоценная 4,030]

Очень понравилось.

[Dino 731]

Очень понравилось.

Вот искренне рад, честное слово. На меня просто ностальгия накатила - очень хочется в лес. :rolleyes:

[Dino 731]

Погодка-то какая, дивно!!! Из зимних воспоминаний немножечко:

Книга жизни

Один из самых легких, самых незаметных, неслышных звуков на свете – звук падающего снега в безветренный зимний день. Звук, возникающий при соприкосновении микроскопических лучиков крошечных снежинок, завершающих свой волшебный, неспешный полет. Этот звук улавливается самым краешком слуха – он, скорее, больше подозревается, чем слышится – просто в какой-то момент осознаешь, что он есть.

Я очень люблю этот звук – и иногда, зимой, готов удрать из города только для того, чтобы услышать его. Город слишком эгоистичен, чтобы позволить своим жителям (или пленникам?) испытывать столь чуждые ему ощущения – он, как ревнивая мачеха, использует все доступные ему средства, чтобы мы не расслышали робкого зова нашей незаслуженно забытой матери-природы. Город подсовывает нам парки и скверы, но и они насквозь пропитаны его дыханием – отдаленным гулом шоссе, гомоном гуляющих или спешащих куда-то людей, лаем собак – да мало ли еще чем. Городская жизнь чужда тишине и созерцанию – потому мы и стараемся хоть не надолго вырваться из ее цепких объятий, чтобы побыть наедине – с собою, с природой, и, наконец, друг с другом.

Для этой цели зима – самое подходящее время года. Она тише, спокойнее, чем все остальные. Нет ярких красок, отвлекающих взгляд, нет того, смешанного с шелестом листвы, птичьего гомона, в котором тяжело разобрать отдельные звуки – есть тихая, чуть дремотная природа – и в ней каждый звук хорош, ценен, ярок уже сам по себе – как маленький шедевр гениального художника или музыканта.

Есть и другие зимние дни – дни морозные, солнечные, когда становится больно смотреть на ослепительно сверкающий снег, когда в душе возникает неуемное возбуждение, порыв, восторг – и сердце непроизвольно начинает колотиться. В такие дни хорошо бегать по снегу, резвиться, играть в снежки – но такие дни совершенно не подходят для задумчивых, тихих прогулок, для наблюдений, созерцания…

В тихий, безветренный денек, когда небо, хоть и задернуто облаками, но не серо, когда редкие-редкие снежинки нет-нет, да и опустятся на щеку или на рукав, так хорошо войти под своды леса. Все вокруг безмолвно, неподвижно, лес кажется спящим. Поневоле начинаешь ступать осторожно, мягко, чтобы не зашуметь, не нарушить его покоя. При каждом шаге, ставя ногу на снег, чувствуешь, как он подается, проседает под твоим весом, как крахмально он похрустывает, когда тысячи и тысячи снежинок прижимаются друг к другу. Каждый шаг ощущается, доставляет удовольствие, кажется важным и существенным – достаточно оглянуться, чтобы увидеть оставленные тобой следы.

Идешь и поневоле любуешься тонким изяществом веточек, припорошенных снежком – до чего они контрастны, прихотливы, изящны, как они легки и воздушны… Летом они не так заметны, укрытые за пышностью зелени - они заняты важной работой, служа опорой другой красоте –яркой, сочной красоте цветов, листвы… Зима – их время покрасоваться, быть, наконец, по достоинству оцененными.

Но вот и ель в своем сказочном зимнем наряде. С пушистыми шапками белого снега, лежащими на ее широких лапах, она кажется такой мягкой, такой по особенному уютной – словно избушка с засыпанной снегом крышей в глухом лесу. Летом, на фоне более яркой листвы, ее зелень кажется темной, даже несколько угрюмой, мрачноватой. Но зато теперь, в окружении черных, белых, всех оттенков серого, тонов – как же свежа она, какой кажется живой, сочной, яркой – не так ли бывает и в общении с людьми, когда для того, чтобы в полной мере оценить достоинства собеседника, надо пообщаться с ним наедине, вне толпы?...

Но это все – пейзаж, обложка великой Книги Лесной Жизни, страницы которой – ослепительный, чистейшей белизны снег, а авторы – жители этого сказочного зимнего леса. Все те – от мала до велика – кто здесь бегает, прыгает, перепархивает между деревьями, кормится, охотится, убегает и спит. Каждый из них оставляет свои следы, свои пометки и рисунки на страницах этой книги… потом… потом - приходит снегопад и открывает новую страницу этой книги, бесконечной, как сама Жизнь.

Неспешно иду, вглядываясь в цепочки крошечных, словно прутиком наколотых, следочков. Не иначе – мышка, торопилась куда-то по своей надобности. Ого – а вот и лисьи следы – рыжая пришла из-за заросли небольших елочек, не то услышав, не то почуяв мышку – и побежала по ее следу. Решаю посмотреть, чем дело кончилось, иду по лисьему следу – судя по всему, след уже давний – припорошен изрядно, но все равно – интересно! Но вот – ого! – заячий след, по касательной пересекающий мой путь – и какой свежий! Такое впечатление, что отдельные снежинки, выметенные лапами, еще продолжают, оседая, виться в воздухе! Вот это да! Пульс сразу учащается, становится тепло. Шустро удирал, пострел – уж не от меня ли? Ну, догонять зайца по такому снегу – занятие, на мой взгляд, не самое оправданное! Так что гораздо интереснее – посмотреть, откуда он соскочил. Возможно, даже удастся найти место его лежки. Стараясь не шуметь и не особенно сильно размахивать руками, зарываясь в снег, бреду по свежему следу. Очередной шаг… О, черт! Подошва соскальзывает со ствола поваленного деревца, совершенно укрытого снегом. Все, прощай, моя старательная маскировка! С оглушительным треском падаю прямо в объятия невысокой елочки, радостно осыпающей меня охапками снега. И в этот самый момент успеваю заметить, как, метрах в пятнадцати от меня, словно взрывается маленький сугробчик и беляк, взметая фонтанчики снега и заложив уши, стремительно уносится в глубину леса. Ах, шельмец! – судя по всему, обежал меня тихонечко по малому кругу, да и вернулся на свою лежку – досматривать сладкие сны! Ну, теперь-то он уж подальше отбежит! Кряхтя, поднимаюсь, отряхиваюсь, оглядываюсь по сторонам…

Ранние зимние сумерки начинают сгущаться, а мне еще идти и идти до дома – успеть бы дотемна. Надеюсь, зайчишка все-таки досмотрит сегодня свой самый красивый, теплый и светлый сон – сон о грядущем лете.

А утром повалил снег – пушистый, белый, сверкающий. Этот снег перевернул страницу Великой Книги с рассказом о незадачливом охотнике, угодившем в объятия маленькой, стройной елочки и тем изрядно напугавшем многих обитателей сказочного леса.

Вот и зимой не сидится мне в городе…

[Vladlen 0]

Красота....читал аж в захлеб)